Машрабы

Надыров Шерипжан Марупович – доктор географических наук, профессор

Может ли социальный институт оттуз-огул стать основой духовного возрождения уйгуров Казахстана?

Уже много лет уйгуры Казахстана проявляют повышенный интерес к уникальному явлению, каковым является социальный институт мужских собраний, существовавший с давних времен в уйгурском обществе под названием «машраб» и «оттуз-огул»     Этими двумя словами издавна назывались союзы мужчин, созданные для решения важных общинных проблем и совместного времяпровождения. «Оттуз-оғул» означает на уйгурском языке «тридцать сынов», а «машраб» переводится как «место, где пьют воду, родник». В быту они используются как синонимы. Самое раннее упоминание слова машраб датируется IХ веком н.э. и более подробно содержится в произведениях Алишера Навои (1441-1501 гг.). «Машрабы» в те далекие времена  являлись своеобразной «школой жизни»  для молодых мужчин, которые учились быть полноценными членами общества, занимаясь полезными для своей общины и народа делами. Мужские собрания «машраб» стали уникальным явлением, поэтому признаны в ЮНЕСКО культурным наследием человечества.

23 июня 2018 года в городе Алматы произошло событие, которое надолго осталось в памяти уйгурской общественности.  В конференц-зале гостиницы «Астана» состоялась презентация книги Камалова А.К.,  Каримовой Р.У., Карими Н.И. // Социальный институт оттуз-огул: история и современность» на уйгурском и русском языках общим  объемом 114 страниц компьютерного текста, включая иллюстрации и приложение. За последние десятилетия это значительное событие, когда группа ученых профессионалов  обратилась к истокам национальной культуры, традиций и обычаев, которые в концентрированном виде отражаются в машрабах.  Именно машрабы обуславливали на протяжении нескольких веков национальные особенности и специфику структуры хозяйственной организации жизни многих поколений уйгуров, как на исторической родине, так и   в других странах, проблемы их   выживания и отдельные периоды процветания. Начиная писать данную статью, я не ставил перед собой задачу дать отзыв или рецензию на вышеуказанную книгу, думаю, что профессионалы сделают это гораздо лучше меня. Я хотел лишь подчеркнуть, что авторы попытались через призму исторических событий показать сложную эволюцию машрабов и не, сколько раскрыть многие проблемы, а сколько поставить перед научной общественностью еще больше неожиданных вопросов. Неудивительно, что машрабам были посвящены в разные время работы многих ученых, в том числе известных уйгурских,  западных, русских и других исследователей. Особенностью  данной книги  является то, что авторы использовали основные работы, изданные в прошлом.  Они попытались на их основе дать  историко-этнографический обзор сведений, письменных источников и опубликованных в разные эпохи  литературных произведений, правда, с разной глубиной научного анализа.  Это позволило авторам в определенной степени раскрыть роль и место мужских собраний в традиционном уйгурском обществе, охарактеризовать их функции, обусловленные хозяйственной жизнью и социальными потребностями общества, а также описать  основные элементы института «оттуз-огул» на протяжении длительного исторического времени, на основе уже опубликованных ранее материалов. В отличие от прошлых исследований в книге, особое внимание уделяется вопросам трансформации уйгурской общины Казахстана на современном этапе в соответствии с задачами модернизации страны. Видимо авторы в данном случае имеют в виду использование положений и принципов «оттуз-огул» в решении локальных вопросов в местах компактного проживания уйгуров и содействия местным властям в реализации социальных задач, что издавна имеет место в большинстве населенных пунктов, где проживают уйгуры. Корни этого социального явления уходят в глубокую древность.  Как  утверждают авторы, мужские собрания были частью социальной жизни оседлых уйгуров Восточного Туркестана, как в древние времена, так и в период существования Турфанского идыкутства  с 850 по 1350 годы. Затем  Караханидского государства с 840 года до начала XIII века, а позже Могулистана  в период с 1347 по1462 годы, а также в период существования   Яркентского ханства Саидия, в 1514-1679 годы. Уйгуры Турфанского идыкутства оставили огромное количество письменных памятников, которые доносят до нас сведения о роли мужских собраний в духовной жизни этого государства. В другой части Восточного Туркестана, являвшейся частью Караханидского государства, автор поэмы «Кутадгу билик» Юсуф Хас Хаджиб Баласагуни (1070 г.) описал положение разных социальных групп уйгурского общества, особенно беков, образ которых позже был воплощен в статусе руководителей мужских собраний машрабов. Так, в средневековых государствах Восточного Туркестана совершенствовались нормы поведения членов мужских собраний. (Камалов А.К.,  Каримова Р.У., Карими Н.И. // Социальный институт оттуз-огул: история и современность»,Алматы, 2018)     На наш взгляд, это положение Юсуфа Хас Хаджиба Баласагуни имело и имеет  одно из основополагающих значений в истории  уйгуров, поскольку речь идет об этических нормах взаимоотношений между членами  мужских собраний, отдельные отголоски которых сохранились и в настоящее время. Разумеется, в прошлом, в основе этих взаимоотношений лежали единые цели, направленные на решение хозяйственных и военно-стратегических задач, опосредованные нормами морали и нравственности тех далеких времен. Почему же мораль и нравственность сопровождали уйгуров во всех исторических этапах их развития? На наш взгляд, причина кроется в тех сложнейших и суровых природно-климатических условиях территории исторической родины уйгуров. Так в современном Синьцзяне лишь 3,8% территории пригодно для проживания людей, остальные 96, 2% приходится на песчаные пустыни и полупустыни, а также высокогорья с резкими амплитудами суточных колебаний температур и с острым дефицитом водных ресурсов. Жизнь в таких сложных условиях, тем более ведение сельского хозяйства очень тяжела и сурова. Следует отметить, что экологическая система Восточного Туркестана даже в прошлые  времена, когда не было хищнического и крупномасштабного освоения природных ресурсов, особенно земельных, была очень хрупкой и уязвимой, а растущие масштабы освоения природно-ресурсного потенциала в настоящее время могут привести вскоре к экологической катастрофе. В таких тяжелейших условиях гарантией существования  должно было бы выступать формирование особой модели выживания, обуславливающей гармонию человека с природой и духовность на основе высоких нравственных норм и морали.  Безнравственность могла бы стать могилой этноса, проживающего в столь неординарных природно-климатических условиях. Именно это   обусловило создание нашими предками кяризов, выдающихся инженерно-гидротехнических сооружений, не уступающих по роли и значению египетским пирамидам. Поражают воображение ирригационные системы, которые создавались уйгурами и не имели больше аналогов во всем мире, позволяющие направлять воду вверх из равнины в горные массивы орошения.  Гармония  с суровой природой при довольно высокой скученности населения в оазисах южной части Восточного Туркестана при остром дефиците сельскохозяйственных угодий  было возможно лишь при высоких нравственных критериях, накладываемых в сферу хозяйственных отношений, на механизмы хозяйственных взаимоотношений между беками — владельцами земель и крестьянами – арендаторами, между крестьянами и наемными работниками. Эта была необходимость продиктованная дефицитом земельных ресурсов и их неустойчивостью, которая в любой момент могла привести к плачевным последствиям. В этих условиях нужна была высокая культура земледелия, а она зависела от общей культуры населения, а носителем такой культуры выступали машрабы. Об этом красноречиво свидетельствуют труды русского ученого Н.Н. Пантусова и многих других исследователей востоковедов. Правомерно утверждать, что именно взаимоотношения людей между собой и с природой во многом формирует менталитет народа, который впоследствии выступает важнейшим инструментом либо процветания, как, например, у японцев, либо выживания, как у армянских диаспор за пределами Армении, любо выживания и процветания, как у евреев во всем мире. В этом плане машрабы в определенной степени отражали менталитет уйгурского народа, который впоследствии накладывал отпечаток на все стороны жизни уйгуров, включая формирование генетического кода. При такой интерпретации машрабов логически напрашивается вопрос: Кем были беки по морально-нравственному облику, по уровню образования и интеллекту? Какими принципами они руководствовались при организации и проведении машрабами? Ведь беку  мало быть предводителем, хозяйственником организатором и руководителем мужских собраний машрабов, виллаята (области), наhия (района), но и в силу своего статуса в определенной степени ему приходилось быть психологом, а также говоря современным языком – социологом. Эти качества необходимы были с начала зарождения машрабов, поскольку всякая крупная социальная структура общества должна создавать и иметь материальную основу. С этой задачей беки справлялись блестяще, доказательством чего является то, что машрабы просуществовали более чем 12 веков, дожили почти до наших дней. Вместе с тем для проведения второй, развлекательной части машраба бекам нужно было знать и изучать историю, литературу, искусство, музыкальную культуру, этику поведения. То, что членами машрабов состояли люди из различных слоев общества, наряду с богатыми был представлен и бедный люд, скорее всего, отличающиеся особенностями ума или яркими природными дарованиями, красноречиво свидетельствует о том, что машрабы выступали инкубаторами демократических принципов.  Что касается участников машрабов, то они ощущали себя в качестве носителей высокой духовной культуры, иначе, чем объяснить многовековое долголетие и уникальность машрабов.  Известно, что Льву Николаевичу Толстому принадлежат следующие слова: « Человек – это дробь, в числителе – то, что он собой представляет, в знаменателе – то, что он о себе думает. И чем больше знаменатель, тем меньше дробь». Беки, в своем подавляющем большинстве представляли собой целое число, разумеется, не все, это целостность их натуры, сформированная веками воспитывала в них  интеллектуалов и высокообразованных для своего времени людей. Беки были мудрыми и умными  людьми. Но эта не та мудрость, которая приходит со старостью и то не ко всем. Мудрость беков заключалась в том, что они прекрасно отдавали себе отчет, какая огромная ответственность и миссия возложена на них перед народом и аллахом, и с этим старались достойно справляться, разумеется, были и исключения. Одним из наиболее ценных качеств беков и рядовых членов оттуз оғул была взаимовыручка. Если кто-либо из членов оттуз оғул нуждался в финансовой помощи, для этого существовала специально созданная общинная касса. Если не хватало людей для уборки урожая или для построения какого-либо сооружения   (культового объекта, водного канала и т.п.), глава оттуз оғул созывал хашар и направлял людей для помощи.

Авторы книги утверждают, что с течением времени исконная форма мужских союзов оттуз оғул пришла в упадок. С распадом феодализма оттуз оғул устратил свою системообразующую роль в развитии уйгурского этноса, которую он играл на протяжении многих веков. Расцвет же оттуз оғул пришелся на времена окончательной исламизации Восточного Туркестана; которая произошла в период существования Могулистана (1347-1462 гг.). В те времена оттуз-оғул был социальным институтом уйгурской аристократии, знати, беков. Беки организовывали оттуз оғул, выбирая себе главу. Обычно в его лице выступал сюзерен, которому подчинялись более слабые вассалы. Жесткость дисциплины оттуз оғул, его иерархия и организационная структура показывают, что во времена своего расцвета он имел схожесть с рыцарскими орденами или суфийскими братствами (тариқат) и решал соответствующие задачи в обществе. Беки, имевшие в собственности фамильные уделы с землями и людьми из черной кости (қара сүңәк), в период феодальной раздробленности объединялись и совместно противостояли группам феодалов из противоборствующего лагеря. Оттуз оғул выступал в качестве опоры для своих членов в этих противостояниях, посылая воинские дружины по зову оғланов.

В ведении оттуз-оғул было решение всех внутриобщинных вопросов своих членов. Нарушения дисциплины и ослушание главы оттуз оғул жестко пресекались и карались. Если сегодня, когда оттуз оғул по большей части превратился в приятное времяпровождение,  провинившегося ««штрафуют на 50 баранов», и это штраф символический, так как вместо баранов, он может расплатиться яблоками, то в подлинном, историческом оттуз оғул наказания были реальными. То же самое касается и форм наказаний, которые были жесткими и не имели ничего общего с современными шутливыми наказаниями. Одним из наиболее серьезных наказаний было изгнание человека из оттуз-оғул, когда изгнанный признавался неблагонадежным; вследствие изгнания для него было практически невозможным войти в другой оттуз-оғул. Без собственного оттуз-оғул, бек подвергался агрессии других беков, не имея достаточных  сил и возможностей защитить себя, свой клан, общину, удел, тем самым его владения опустошались более сильными феодалами. Также одним из наиболее жестких наказаний считался смертный приговор, выносившийся предателям, изменникам или убийцам.

Такие нравы и формы оттуз оғул существовали во времена наших благородных предков, в период расцвета феодальной Могулии, Яркендского ханства, давших уйгурскому народу таких выдающихся правителей, как гази Саид-хан, Абдурашид-хан, Мансур-хан, великих беков и мыслителей из рода эмира Пуладчи Мухаммада Хайдара Дуглата, собирательницу мукамов Аманисахан. Это было в эпоху расцвета и величия уйгурского народа.

По нашему мнению, в те далекие времена,  глава оттуз оғул выступал  в роли управленца или говоря современным языком менеджера, но уровень развития производительных сил, феодальные отношения не позволили социальный институт оттуз-огул  реформировать в одну из дееспособных структур, направленных на объединение мелких уйгурских государств и княжеств, в  единое  государство, что в последствии привело к трагическому финалу в истории уйгурского народа. К сожалению, машрабы, располагая огромным творческим, интеллектуальным и духовным потенциалом впоследствии превратились лишь,  в одну из форм выживания, не выйдя на уровень политической организации общин и общества в целом, еще в период до захвата цинской империей Восточного Туркестана. Утратив свою ключевую роль в формировании социальных институтов, машрабы не могли уже стать основой политического объединения, и видимо, такую цель они перед собой и не ставили.

Согласно данным авторов со ссылкой на авторитетные источники, самые ранние описания той формы уйгурских мужских собраний, которые дошли до наших дней, были составлены европейскими путешественниками, посетившими Восточный Туркестан в XIX – начале XX веков. О традиции уйгурских оттуз оғул писали немец А. фон Лекок, швед Г. Рэкетт, француз Ф.Гренар, русский администратор и ученый Н. Пантусов. Мужские собрания в Кашгарии упоминал в XIX в. в своих сочинениях казахский ученый Чокан Валиханов, о них писали татарский публицист Нуширван Яушев и казахский писатель Сабит Муканов, посетившие Восточный Туркестан в середине ХХ века. Напрашивается вопрос, по истечению такого продолжительного времени, исчисляющегося веками с момента расцвета машрабов до его постепенного угасания можно ли реанимировать отдельные стороны и положения машрабов в интересах не только уйгуров, но и всего казахстанского общества.  Авторы книги утвердительно отвечают на этот вопрос, с чем можно соглашаться или поспорить.  Между тем механизм адаптации машрабов к реалиям современной жизни — это то, что предстоит создать, не только авторам книги, но и всему уйгурскому  научному сообществу в последующих научных изысканиях.  В целом книга является своевременным и полезным, особенно для русскоязычной молодежи, интересующихся истоками исторического наследия уйгуров, как этноса. Заслугой авторов является то, что они поднимают такие злободневные вопросы, как возвращение оттуз-огул к значимой роли в развитии уйгурского народа на примере уйгурских общин во многих странах и регионах мира, за счет создания эффективной общинной структуры. Это дает пищу для размышления думающим людям. Особенно ценной частью  книги выступает раздел 3.3 Жигит-беши – эффективный управленец и духовный авторитет оттуз-огул, в котором декларируется выдвижение общиной на позицию жигит-беши наиболее авторитетных и образованных представителей — интеллектуалов, ученых, управленцев, совмещающих свою профессиональную эффективность с высокими морально-нравственными качествами. Другой вопрос? Откуда таких взять?    Найдется ли в уйгурской общине Казахстана достаточного количества высокообразованных, хорошо ориентирующихся в уйгурских традициях и обычаях и законах юриспруденции людей? Подчеркиваю — высокообразованных, если да, то очень хорошо, если нет, надо их готовить, а это работа не одного дня.

Без положительного решения данного вопроса уйгуры Казахстана обречены на полную деградацию, однако, это мое субъективное мнение.

При этом возникают, по крайней мере, три закономерных вопроса:  Первый, можно ли в одну реку войти дважды? Говорят, не стоит. Нельзя — и вода уже другая будет, и мы сами изменимся. Исходя из этого, насколько правомерна  реанимация машрабов, как социального института «оттуз – огул» в условиях существующих реалий?

Второй вопрос: С чего надо начинать реанимацию машрабов, каковы должны быть их формы и содержание?

Третий вопрос: Какие положения и принципы из оставшегося богатого наследия машрабов должны быть положены в основу возрождения социального института «оттуз – огул». Ценностью книги, на наш взгляд, является то, что авторы заставляют задумываться над многими проблемами уйгуров, которые со временем, к сожалению, все более усложняются.  Ответы на эти вопросы связаны, по нашему мнению, с выяснением и конкретизаций следующих понятий:

Машрабы и современность. (Машрабы – это не альтернатива современному образованию и культуре, однако важный вспомогательный компонент и индикатор, подталкивающий молодежь к  овладению образованием и культурой в современных условиях?)

Социально-психологические основы машрабов. (Укрепление ментальности уйгуров, способы самоорганизации общества, уйгурский менеджмент во многом обусловлены снижением роли машрабов или их изменениями иногда противоречащим развитию уйгуров, как этносу?)

Функции машрабов в современном мире. (Роль машрабов в решении бытовых и социальных вопросов заключается в реанимации их функций в качестве стержня морали и нравственности в уйгурских общинах)

Системы выживания этнических меньшинств в мире. (Какие развитые социальные институты развиты в еврейских, армянских и других  общинах и что их объединяет и различает с машрабами?)

Машрабы – основа национального менеджмента. (Что общего между машрабами и, например, японским  менеджментом Кадзен)

Философия машраба — Были ли машрабы  в прошлые времена одной из основ развития уйгурского менталитета? Если да, то, что от этого на сегодня осталось?

Философия машраба опирается не только  на хозяйственное (экономическое) мышление, ориентированное на процесс развития относительно небольшой ячейки общества. Потому что для улучшения  функционирования машрабов нужно было, на наш взгляд, улучшать качество процессов их проведения, включающих последовательное решение задач, направленных на развитие этнического самосознания, что имело место в эпоху расцвета и величия уйгурского народа. Безусловно, сейчас другое время, другие ценности и критерии, однако цели всегда остаются прежними, в основе которых лежит самосовершенствование общины и народа в целом, в данном случае имеется в виду процесс проведения машрабов, направленный на воспитание основ  командного духа и дальнейшее культивирование его  в трудовых коллективах. Аналогичный подход имеет место в Японии и выступает основой развития инновационной технологии и креативных отраслей. Отрицательный или недостаточный результат достижения запланированных целей указывает на сбой в процессе или на его недостатки. В связи с чем, еще одной задачей будущих  машрабов явится исправление  прошлых ошибок в воспитании мышления и укреплении основ нравственности и в целом менталитета. Однако самая большая ошибка, стоявшая уйгурскому народу его независимости, начиная со второй половины 15 века и кончая 17 веком, состояла в том, что руководящая верхушка, уйгурская знать не смогли перейти на новый уровень мышления, обуславливающий единство народа по созданию единого государства и укреплению национальной государственности.  Старые способы и методы управления  мелкими уйгурскими государствами  не справлялись с решением все новых задач, которые диктовала жизнь, и это обусловило сравнительно легкую экономическую экспансию цинской империей территории Восточного Туркестана. Во многом свою роль здесь сыграла слабый уровень политического сознания уйгурской верхушки, междоусобицы между беками, и географическая удаленность и изолированность от основных центров мировой цивилизации. Вместе с тем  Восточный Туркестан на протяжение последних трех веков находился на линии геополитического разлома между российской и цинской империями.  Это полностью исключала суверенитет и государственность уйгуров. Российская империя, а затем и Советский Союз в разные этапы своего развития держали данный регион в качестве запасной карты, чтобы в удобной ситуации воспользоваться им для достижения своих экономических и политических интересов. Только во времена культурной революции в Китае руководство СССР наконец-то поняло, что допустило стратегическую ошибку, упустив возможность создания буферного государства между СССР и Китаем в лице Восточного Туркестана, хотя история многократно доказывала необходимость создания такого государства. Аналогом может служить соседний Афганистан. Так, статус Афганистана на рубеже ХIХ, как  буферной зоны между Британской Индией и Российской империей по описанию географа  Маклохлана, на самом деле способствовали укреплению единства, приведшего к созданию  независимого государства, чего не произошло в Восточном Туркестане. В любом случае, то, что мы видим в Афганистане классическую геополитическую линию разлома, где в настоящее время, по меньшей мере, восемь внешних акторов борются за сферы  влияния в 21-го веке. Учитывая важность экономических проектов, реализуемых на территории Афганистана, китайские аналитики рассматривают возможность участия Китая в борьбе за сферы влияния, в этой стране превратив его в прокитайское государство.

Возникает вопрос: Причем, уйгурские машрабы и геополитика? Колонизация Китаем Восточного Туркестана в течении ХVШ, ХIХ и начала ХХ веков в силу многих экономических и политических проблем во внутреннем Китае, который сам являлся полуколонией западных стран, первоначально не могла коренным образом повлиять на искоренение национальных традиций, обычаев и культуры уйгуров, включая ритуалы проведения машрабов. Мало того китайская правящая верхушка в Восточном Туркестане в определенной степени руководила регионом посредством своих ставленников из числа уйгурских беков и т. д., и была, в определённой степени, заинтересована превратить машрабы в один из инструментов управления колонией. Также нельзя забывать, что значительная часть уйгурской элиты тех же беков не могла смириться с колониальным положением, периодически поднимали народ на  восстания и всеми возможными методами противостояли китайской верхушке и духовному порабощению. Это в оправленной степени повлияло на то, что машрабы сохранились до начала второй половины ХХ века, правда, в несколько измененном виде. История доказала, что развитие машрабов, как социального института оттуз-огул предполагала взаимосвязанные процессы их проведения, способствующие все большему их укоренению в сознании и менталитете народа, что выступало основой дальнейшего существования машрабов.

Исходя из сказанного, что такая ментальность и какое отношение она имеет к машрабам. Согласно философской энциклопедии ментальность или менталитет (от лат. mens — сознание, ум) — образ мышления, общая духовная настроенность человека, группы. Ментальность является более широким и вместе с тем менее ясным понятием, чем стиль мышления, характеризующий лишь интеллектуальную предрасположенность к определенным умственным действиям. Ментальным может быть восприятие, воображение, память, чувство, желание и т.д.,   имеющие отношение к уму или к различным формам проявления ума  в его содержательных аспектах — в образах и других  содержаниях, наличествующих в уме. Менталитет — это или «склад ума», или социально-психологические установки, манера чувствовать и думать. Машрабы, на наш взгляд, выполняли именно такую функцию. Думаю, что никто не будет возражать, если скажу, что машрабы в течение многих веков формировали менталитет уйгуров, как одного из ключевых носителей их социальной сущности. Но ситуация коренным образом изменилась в ХХ веке, особенно во второй половине, когда в СССР и Китае в силу абсолютного господства коммунистической идеологии, которая нанесла непоправимый удар по машрабам, как социальному институту «оттуз-огул». Причина более чем банальная, поскольку коммунистическая идеология не могла совмещать альтернативные идеи и подходы, пусть даже национальные по форме и социалистические по содержанию с идеями марксистко-ленинской философии. Китайские коммунисты пошли еще дальше, объявив машрабы ячейками по распространению экстремизма и терроризма со всеми вытекающими последствиями. В том и другом случае коммунисты в машрабах увидели угрозу роста национального самосознания этнических меньшинств и возможно их борьбу за социальную справедливость, хотя можно было бы с успехом использовать потенциал социального института «оттуз – огул» для благо всего государства. Таким образом, машрабы на рубеже ХХ и ХХI веков постепенно в Китае трансформировались из социально-экономической  в категорию политическую.

Итак, авторы книги смогли осветить на ряд вопросов, обусловленных жизнью, выявили в общих чертах проблемы, от решения которых во многом зависит будущее уйгуров Казахстана. Вместе с тем, что особенно ценно, в книге и в его подтексте нашли отражение ключевые проблемы нелегкой судьбы уйгуров Казахстана, как и всего советского и казахстанского народов и пути их решения, в том числе  через развитие социального института оттуз-огул. Безусловно,  авторы книги натолкнули на мысли, что институт оттуз-огул – объект, а  машрабы это предмет исследования многих наук. Это касается истории, языкознания, литературы, социологии, экономики. В том числе относятся к менеджменту, психологии, педагогики, культурологии, этнологии, географии, искусствоведения и множеству других научных направлений. Историческая наука не может в единственном числе ответить на все возникающие вопросы.

Все сказанное выше опять возвращает нас к вопросу, который поставлен в начале статьи: Может ли социальный институт оттуз-огул стать основой духовного возрождения уйгуров Казахстана? По нашему мнению, богатая история и огромный культурный и интеллектуальный потенциал, накопленный веками в машрабах, не может быть потерян бесследно, а должен  быть наполнен новым содержанием и использован на благо народа и нашей страны, о чем свидетельствует отношение ЮНЕСКО к данному социальному институту.

Таким образом, в условиях сегодняшних реалий, первая часть машрабов имеет право на жизнь и может быть посвящена не только бытовым вопросам и проблемам школ с уйгурским языком обучения и образования вообще, что является основополагающим направлением в развитии уйгурского  этноса. Машрабы, конечно, не могут решать проблемы безработицы среди молодежи, но могут содействовать в трудоустройстве отдельных категорий граждан, равно как законодательному обеспечению прав и свобод граждан Казахстана. Без решения этих вопросов все остальное превращается в пустой звук. Однако вызывает сомнение, что такие вопросы могут входить в повестку дня  машрабов, которые  проводятся в настоящее время, уйгурскими общинами. Ждут своего решения на уровне машрабов методы борьбы с  наркоманией и проституцией, что стало страшным бичом в казахстанском обществе, включая уйгурские общины, проблемы, касающиеся этических норм поведения и культуры, не только среди молодежи, споры между семьями или членами машраба и многие другие.  Это, скорее всего проблемы бытового характера, требующие  конкретизации для каждого машраба специфичных форм их решения.

Вторая часть машрабов, развлекательная, достаточна, отработана предыдущими и нынешними  поколениями уйгуров, и главная проблема здесь заключается в том, чтобы эта часть стала основой формирования высокой духовной культуры, в первую очередь для молодежи. Эта часть мащрабов должна прививать высокую этику поведения, как это было в прошлом. Вместе с тем эта часть машрабов должна вызывать интерес к истории, искусству, литературе, национальным традициям и обычаям, а также развивать интерес и уважение к культуре, языку и обычаям других народов Казахстана, и в целом научить граждан объективно и  критически, оценивать как бытовые, так и более масштабные ситуации.

И наконец, в заключении правомерен вопрос: насколько  уйгуры  современного Казахстана готовы к тому, чтобы реанимировать машрабы и как этот процесс представляет интеллигенция и общественность? Разумеется, речь не идет о полном восстановлении машрабов в формате периодов процветания культуры уйгуров, а о наполнении их новым содержанием, соответствующим духу времени. Главная мысль здесь заключается в том, могут ли машрабы играть свою прежнюю миссию, роль и функции в уйгурских общинах? Насколько к этому готовы общественность, жигит-баши и «беки»? Какая в этом существует необходимость и востребованность для уйгурских общин и насколько в этом отношении обоснован и оправдан социальный институт «оттуз-огул сегодня? Если на эти вопросы мы получим положительный ответ, то возникают, по крайней мере, две группы задач.  Решение первой группы задач, на наш взгляд,  требует  объективной оценки условий возрождения машрабов, то есть речь идет о  социально-экономических основах любых социальных институтов, включая, «оттуз-огул». Решение второй группы задач предусматривает оценку качественной структуры  уйгурского населения Казахстана, включающий интеллектуальный потенциал, уровень образования, конкурентоспособность среди других этносов.  Пока наука и общественность не ответят на эти вопросы социальный институт оттуз – оггул останется лишь в истории и благих намерениях.