Средневековая корейская и уйгурская проза: особенности культурного дискурса

Корейская и уйгурская литературы развивались в различных историко-культурных условиях, в науке пока нет сведений об их культурных межлитературных контактах. Однако, литература данных народов параллельно эволюционировала в контексте общих культурных и социальных дискурсов и детерминант. Объединительным фактором двух совершенно различных культур, находящихся в большой географической отдаленности друг от друга явилась религия. Средневековая корейская и уйгурская литературы пережили единый продолжительный исторический этап буддийской ориентации
Расцвет буддизма в Кореи и Уйгурии, как и в жизни многих народов, получает 8 и 13 веках в нашей эры. Как в корейской и так в уйгурской литературе стали популярными четыре буддийские ведущие культы, которые на протяжении 500 лет не оставались неизменными. Если в начале господствовал культ Шакьямуни, затем — Майтрейи, на третьем этапе — Амитабхи и на четвертом — Авалокитешвары, то в дальнейшем на ведущее место вышли культы Амитабхи и Авалокитешвары. Однако, в VIII в. в Корее ведущее место начинает занимать культ Майтрейи, который вбирая в себя элементы местных культов, приспосабливаясь к условиям страны, постепенно завоевывая прочные позиции. В древнеуйгурской литературе культ Майтрейи прочно обосновался в Х1 веке. /Б.Рифтин. стр 10-11/. Благодаря буддизму корейская и уйгурская культуры в определенной мере приобщились и к поэтическим памятникам разных народов буддийского вероисповедания, и к их фольклорным произведениям

Во многих литературных и поэтических памятниках буддийской ориентации запечатлены образы идеальных правителей, военачальников, буддийских деятелей. Если в некоторых корейских рассказах в целом образ Кореи передается как Страны утренней свежести, то образ Уйгурии –золотого луча
Если в некоторых корейских рассказах образ Кореи передается как образ Страны утренней свежести, то образ Уйгурии – это Золотой луч. Скорее всего, в этих названиях кроятся местные буддийские символы. Проповедуя бренность всего земного, буддийские поэты-писатели Кореи и Уйгурии в своих произведениях использовали обычные образно-ассоциативные детерминанты буддийских философских сентенций, поскольку представлялось, что именно такие определения достигаются путем постижения истины. Так, например, образ «идеального мира» в корейской и уйгурской литературы обусловлен, прежде всего, восхвалением культа божественных Бодхисаттв. Это хорошо видно в средневековых рассказах и преданиях, в частности «Из предания о злодее Кунъе, ставшим правителем удельного царства Тхэбон» и древнеуйгурских легендах

«О принце и тигрице»

«Вскормленная землей»

Параллели между уйгурской и корейской литературой буддийской ориентации прослеживаются в композиции, сюжетных элементах, символических и гиперболических образах.
Обращает на себя внимание схожесть мифологических образов в эпизодах повествующих и чудесном рождении будущих правителей. Легендарный Кунъе родился «в материнском доме в пятой день пятой луны. В это время меж крышею дома и небом протянулся белый луч». В древнеуйгурском героическом эпосе «Огузнамэ» мифическая героиня Айкаган поднимается на небо и соединяется с Тенгри. Профиль живота беременной Айкаган, повторяет профиль светящейся луны. Тенгри восхищается беременной Айкаган, радуется как дитя. Небо озаряется золотыми лучами, появляется этот мир. В один из дней озарилась глаза Айкагана и она родила сына. Лицо ребенка подобно небу, рот – красному пламени, глаза — алыми, волосы и брови — черными. Огуз был прекраснее ангелов
В корейском рассказе мальчик рождается «в день двойной лошади» и уже при рождении имеет зубы. Во многих буддийских странах, устраивались праздники в честь Зуба Будды. Буддийские монахи старались не предавать забвению культовые мистерии в честь самой значительной реликвии буддизма, по сути дела, единственной общебуддийской реликвии, которую признают буддисты всего мира, независимо от их идейных и культовых разногласий
Мифическое рождение Кунъе подчеркивает божественное происхождение мальчика. Речь идет о будущем Бодхисаттве в Корее. В уйгурском тексте по желанию у магараджи Вайшраваны на челе образуется трещина и появляется мальчик. Народ радуется. Однако мальчик отказывается принимать грудное молоко. Народ испугавшись, что ребенок погибнет, приходит к магарадже Вайшраване, «неся факелы, курительные свечи, жертвенные подношения. После их обращения земля перед магараджей Вайшраваной приподнялось наподобие груди и в том месте вырос удивительно сладкий сахарный тростник, такой, как молоко. Они взяли его и кормили мальчика. Мальчик рос очень красивым…стал взрослым» /Тугушева 212/
Следующий схожий элемент сюжета — рождение чудесного мальчика представляет угрозу всему народу. В корейском рассказе государь страшно боится Кунъе и решается на его убийство. Поскольку мальчик, «как войдет в возраст», натворит «вреда». В буддийской мифологии «страх» есть условие пребывание отшельников. Например, в древнеуйгурском легенде «О принце и тигрице» младший сын правителя-хана Магаради Магастви, отвечая старшему брату, который подвергается «чрезвычайному страху и боязне» из-за хищных зверей, рассуждает о том, что место, где имеется страх, «есть местопребывание отшельников». Именно отшельникам неведомы страх, они должны почувствовать радость в своем теле и приобрести особую благодать «счастье». /Малов. Стр. 181/
Третий общий мотив — мифическое отвержение мальчика вражеским обществом. Мир отвергает Кунъе, он попадает монастырь, где получает новое имя Сонджон. В уйгурском варианте описывается война, где небуддийское общество представляет опасность и «грядущая Будда» попадает туда. Он желанный герой

И в уйгурских и в корейских источниках есть сюжет предсказывающий о великом будущем принца и предначертанности его судьбы, предназначение героя — правление страной, он будущий государь. Когда черная ворона извещает об этом, то Кунъе «в душе необычайно возгордился». В уйгурской легенде «Вскормленная землей», говориться, о том, что «… правитель восточной окраины сменил ставку, воздвиг большой город, собрал людей и все свои замыслы осуществил, но хотя осуществил без потомства. Из-за того что у него не было младших братьев и сыновей, чтобы занять трон, весь народ /Удуна/ тревожился и беспокоился. И тогда по совету старейшин они отправились в храм божества Бишамэнь к магарадже Вайшваране и просили и молили его, говоря: «Найти бы нам правителя, который займет трон» По желанию у магараджи Вайшраваны на челе образовалась трещина». Рождается будущий правитель-государь, который был «удачливым, в высшей степени и доблестным правителем. Его отвага была безудержной. Многие страны покорил. Нынешний правитель Удуна является его потомком» /Тугушева 212/
В четвертых, Сонджон становится буддой грядущего — Матрейей. Золотой цвет – это символ солнца, который освещает путь монаха и его общества. У него два мифического сына, — старшего назовет «Бодхисаттвой Чистого света», а младшего — «Бодхисатввою» Божественного света. Как известно, в буддизме четыре стороны света имеют особенное мифическое значение. В корейском рассказе, скорее всего, две другие просто отсутствует. Самое интересное, в этом рассказе оба символа «лошадь» и «зуб» имели доминантное символическое значение. В конце рассказа мы видим, как Сонджон ездил «на белом коне, грива и хвост которого заплетены узорчатой лентой»
Корейский рассказ отличается от уйгурского тем, что он завершается необычно. В нем есть следы исторического реализма. Такой отход, как обычно, в уйгурских буддийских рассказах отсутствует. В корейском рассказе либо идет речь о лжебоддхисатвах, хотя чудесное рождение мальчика – это опровергает, либо отражаются историческия события Кореи. По мнению, ученых — корееведов, корейские буддийские прозаические джаватаки и аваданы переплетены с китайской историографической традицией /Б. Рифтин/
Совершенно очевидно, в корейской литературе проповедь добра и света, пути избавления от тьмы и зла, связана непосредственным с постижением доминанты — бренности всего земного [3]. Пробуждение для буддийского писателей — это поиск Просветления и Истины, чтобы как можно быстрее слиться с ней. Наша Жизнь, покоряющая человеческое сознание, подобно сновидению: она находится во власти явлений дхармы, порождаемых человеческим разделяющим умом, в котором доминирует понятие «Я», отдельного от всего сущего. По мнению, корейского нарратива, оно — источник искривленного восприятия реальности. По нарративу произведения — «Я» иллюзорно, так как не существует само по себе отдельно от всего сущего и оно, подобно призме, преломляет Истину. Пробуждение по глубокому утверждению поэтов, позволяет преодолеть все разделения и ограничения и получить полную свободу и вечное существование — Нирвану. Именно это состояние, описываемое в корейском рассказе, называется абсолютным полным просветлением. Поэтическая функция личного нарратива в рассказе в полной мере связана с достижением и реализацией этого состояния, именующего Буддой — Пробуждённым
По мнению древнеуйгурского монаха, природа Будды присутствует во всём. И в каждом, рано или поздно, она будет обязательно реализована — для каждого в своё время. Все живые существа, по сути своей, бодхисатвы, между собой равны, и только осознав это, они смогут избавить себя, своих близких и всех живых существ от бесчисленных и нескончаемых страданий, так как сами идут и ведут за собой всех живых существ по пути бодхисаттвы к состоянию Будды

[4]

Таким образом, главная доминанта культурного дискурса в корейской и уйгурской литературы — это призыв к прохождению всех ступеней пути бодхисатвы, обязательного испытания для достижения состояния Будды иначе человек не может достигнуть состояния Будды, являющейся наивысшей точкой эволюционного развития каждого живого существа, которую он неизбежно достигнет, каждую в своё время. Но, человек даже оставаясь таким, какой он есть, со всеми своими недостатками, может проявить в своей земной жизни мир Будды, так как он наравне со всеми остальными мирами-состояниями (ада, претов, животных, асуров, небожителей, шраваков, пратьекабудд, бодхисаттв), находиться в нашем серединном мире людей. Все эти духовные миры проявляются одновременно, в каждое мгновение человеческой мысли, и только от того, на что он нацелен, зависит, какой из этих миров проявится в его уме, устах и теле.
В целом раннесредневековая корейская и уйгурская литература буддийской ориентации основаны на эстетики тождества, что безусловно предполагает в первую очередь приверженность стереотипам, показывающим идейную детерминированность произведения, соблюдение правил литературного этикета и т.д.
Литература:
1. Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье: этнос, языки, религии

(под редакции Б.А. Литвинского). — М., Наука, 1992
2. Томури Исмаил. Идикут уйгур эдэбияти. Урумчи, 1995
3. Н. Никулин. Нгуен Зу. Нгуен Зу. Все живое. –М., 1965
4. Кумараджива. М., 2010
5. Анатолий Сафронов. Современная Вьетнамская поэзия //Стихи поэтов Вьетнама. – М., 1955